Какие последствия может иметь запуск проекта старшего внука президента по спасению снежных барсов в Казахстане «KingdomofSnowLeopard»
БЛАГИЕ НАМЕРЕНИЯ
Я поставил такой заголовок, потому что в позапрошлом году американский киноактер Леонардо ди Каприо начал проект по сохранению популяции снежных барсов в 12 странах Центральной Азии.
А вот теперь и Нурали Алиев учредил международный фонд SnowLeopardFoundation. И в конце июня в южной столице прошла его торжественная презентация с приглашением зарубежных селебритис.
В те же дни в Алма-Ате состоялась конференция Ассоциации экологических организаций Казахстана, у истоков которой стоит младшая дочь главы государства Алия Назарбаева.
То, что члены семьи президента озабочены экологическими вопросами, не радовать не может. Говорю это безо всякой иронии.
Однако благими намерениями дороги вымощены, как известно, в разных направлениях.
С БЕЗОПАСНОГО РАССТОЯНИЯ
Экологов и зоологов могли насторожить такие планы фонда по спасению ирбиса (цитирую по Tengrinew.kz):
«В пресс-службе [фонда] сообщили, что в рамках программы KingdomofSnowLeopard планируется строительство Центра разведения и адаптации снежного барса на территории Иле-Алатауского национального природного парка площадью более 500 гектаров. Кроме того, на территории Центра планируют построить визит-центр и смотровые площадки, откуда люди смогут наблюдать за жизнью барсов с безопасного расстояния» (конец цитаты).
Хотя я не специалист, но возникли сомнения. Можно ли дикого зверя можно принудительно загнать в гетто и «с безопасного расстояния» наблюдать, как он ест, пьет, охотится и размножается? Можно, но тогда это будет зоопарк.
Хорошо, есть еще формат резервата – территории, где природные богатства (животные и растения) находятся под особой охраной правительства.
Но ирбис – особо пугливое и «нелюдимое» животное. Его даже запечатлеть на снимках считается огромной удачей, причем не «лицом к лицу» (таких случаев почти нет), а с помощью фотоловушек.
Рассчитывать, что на территории центра будет шанс хотя бы разок увидеть барса (я уж не говорю о постоянном наблюдении за его жизнью), можно только при условии, если эти 500 гектаров обнести забором.
Впрочем, пусть об этом со знанием дела выскажутся еще и эксперты.
ЧТО СТАЛО С ЛОШАДЬМИ ПРЖЕВАЛЬСКОГО
В Казахстане были аналогичные попытки возрождения популяции лошадей Пржевальского. Я стал свидетелем одной из них.
В 2007 году из мюнхенского зоопарка в алма-атинский доставили несколько особей, они перезимовали, и весной 2008-го их повезли в национальный парк Алтын-Эмель, на историческую родину, где уже жили несколько лошадок. Мы с коллегами сопровождали процессию.
Новоселов несколько месяцев продержали в вольере, кормили, ухаживали, потом выпустили на волю. Позже я узнал, что они обзавелись потомством, но половина табунчика пала.
Как там дела обстоят сейчас, честно говоря, не знаю.
ИРБИСЫ НЕ УПЛОТНЯЮТСЯ
Проект по спасению снежного барса вызывает много вопросов: это и статус земли, и снова хозяйственная деятельность (то есть стройка) на особо охраняемой природной территории, и месторасположение центра, и есть ли в проекте ученые-зоологи, и кто они, и т. д.
Сегодня остановлюсь только на одном – связи между спасением ирбиса и строительством курорта «Кокжайлау». Она непосредственная, и постараюсь это доказать.
В феврале, еще до блокировки «Рателя», я взял интервью для этого портала у директора Центра прикладной биологии Казахстанской ассоциации сохранения биоразнообразия кандидата биологических наук Сергея Скляренко (Sergey Sklyarenko) о влиянии проекта «Кокжайлау» на фауну национального парка. Приведу фрагмент, посвященный снежному барсу.
Sergey Sklyarenko: Вместе с застройкой там обязательно появятся синантропные виды животных (то есть живущие рядом с человеком. – В. Б.): воробей, сизый голубь, домовая мышь, крыса. Оригинальная фауна заменяется «сорной». Это неизбежный процесс, с ним ничего не поделаешь, и нужно воспринимать его как данность.
Крупные осторожные виды млекопитающих вытесняются. Снежный барс не любит беспокойства и оттуда уйдет.
Вадим Борейко: А сейчас он там есть?
Sergey Sklyarenko: В 2015-2016 годах двое парней из Института зоологии изучали распределение снежного барса в ближайших к Алматы районах и выяснили, что он есть везде, где минимален фактор беспокойства. Например, в районе Кумбеля. Поселений там нет, людей очень мало, только изредка ходят туристы по тропе. И серьезное беспокойство отсутствует напрочь.
Вадим Борейко: И теки есть?
Sergey Sklyarenko: И горные козлы есть: это основная кормовая база барса. Но если протянуть вверх на Кумбель канатки, эти животные оттуда исчезнут.
Вадим Борейко: В октябре 2013 года Казахстан подписал «Бишкекскую декларацию» о сохранении снежного барса вместе с 12 странами, где есть ареалы его обитания. И в это же самое время разрабатывалось ТЭО строительства курорта, которое создает угрозу его существованию в Иле-Алатауском национальном парке. У нас правая рука не знает, что делает левая? Или мы так любим сам процесс подписания разных международных документов и так не любим их выполнять?
Sergey Sklyarenko: Причем эта история с барсами не закончилась. В августе 2017 года в Бишкек прошел второй саммит, где была подчеркнута необходимость сохранения мест обитания снежного барса, где есть возможность свободного перемещения, наличие кормовой базы и отсутствие фактора беспокойства.
Вадим Борейко: Сколько в Казахстане и на планете ключевых ареалов (участков обитания) ирбиса?
Sergey Sklyarenko: В мире — пара десятков. Два из них наши – Северный Тянь-Шань (в него входит Иле-Алатауский нацпарк. – В. Б.) и Джунгарский Алатау. Они включены во всемирную сеть участков, особенно важных для сохранения снежного барса. У нас есть барс еще в Западном Тянь-Шане, но там его поменьше. И в очень небольших количествах на Алтае.
Вадим Борейко: Сколько особей в Иле-Алатауском парке?
Sergey Sklyarenko: По официальным данным парка – 42, но, по оценкам специалистов-зоологов, во всем Заилийском Алатау обитает лишь 30-35 барсов, при этом половина из них в Алматинском заповеднике. В целом по Казахстану оценка численности – порядка 130 особей.
Вадим Борейко: Но ведь барс высоко ходит, гораздо выше Кокжайлау.
Sergey Sklyarenko: Зимой он спускается вниз вслед за дичью, летом обитает повыше. А Кокжайлау и особенно склоны Кумбеля – это как раз высоты, на которых зверь держится зимой.
Вадим Борейко: То есть в случае строительства курорта барс гарантированно уйдет из тех мест?
Sergey Sklyarenko: Абсолютно гарантированно. Поскольку фактор беспокойства будет и днем, и ночью: подразумевается работа канаток, освещение, шум и т. д. Но он не просто уйдет – его популяция сократится, поскольку сократится общая площадь обитания. Животные, особенно крупные хищники, не «уплотняются». Они не могут жить потеснее, как люди — семеро по лавкам. Они живут ровно с той плотностью, с какой им позволяет кормовая база. Есть размеры участка, зависящие от корма и от рельефа, которые позволяют обитать, например, трем барсам, и четвертый туда уже не впишется. И не размножится.
ПОИМКА ТИШИНЫ
Я веду разговор к тому, что, если люди позиционируют себя защитниками природы (и, в частности, краснокнижных животных), рано или поздно им придется открыто высказать свою позицию по отношению к строительству горного курорта на Кокжайлау – последнему нетронутому пятачку Иле-Алатауского парка в черте города.
Это как тест, что увлечение экологией — не просто дань моде.
Сегодня мало кто «топит» за курорт, кроме тех, кто в нем непосредственно заинтересован: сознают репутационные риски.
Но и против с «верхних этажей» вслух почти никто не возражает.
Потому что у нас можно безопасно и демонстративно любить только родину, партию да лидера нации.
А вот несанкционированная любовь к природе – в конкретном приложении, например, к урочищу Кокжайлау – уже чревата. Ее надо бы согласовать, да непонятно с кем.
Ибо реальные инициаторы строительства курорта шифруются так же, как и истинные организаторы закрытия Ratel.kz.
Время от времени единомышленники воодушевленно говорят мне про некоторых высокопоставленных чиновников:
«Этот – наш (то есть против стройки), и вон тот — тоже».
Но они «наши» по умолчанию. И эта их «поимка тишины», продиктованная инстинктом самосохранения в Системе, оказывается банальным попустительством уничтожению урочища — под предлогом заботы о жителях города: чтобы создать там цивилизованную территорию для их отдыха и развлечений.
ПОРА ДУМАТЬ О ВЫЖИВАНИИ
Ресурсов природы, чтобы их пограбить, на наш век, наверное, еще достаточно. Но речь идет о том, ЧТО мы после себя оставим потомкам. Ведь уже сейчас опустынивание Казахстана занимает
91,6% территории страны.
Кстати, вы не забыли, как назывался раньше Национальный фонд РК? Я напомню — Фонд будущих поколений.
Но уже много лет, как эта кубышка используется для покрытия дефицита республиканского бюджета и спасения тонущих частных банков.
Останется ли что-нибудь на донышке будущим поколениям? Вопрос, конечно, интересный. А ответ на него — мягко говоря, дискуссионный.
Природа – тот же фонд. Только мы его не копили, а получили даром. Но хотим спустить все накопления, пока живы. А там – хоть трава не расти. В буквальном смысле.
На днях прошла пресс-конференция «Проект ГЛК «Кокжайлау» в свете общей экологической ситуации в Иле-Алатауском национальном парке», я о ней писал.
Председатель экологического общества «Зеленое спасение» Сергей Куратов (Sergey Kuratov) в контексте разговора о горном курорте сказал замечательную фразу:
— Хватит думать о развлечениях. Пора думать о выживании.
